еврейский богатырь

В детском саду Даше рассказали драматическую историю про синичку, которая мерзнет и голодает зимой. Среди детсадовцев новый тренд, кормление голодающих птиц. Я забирал Дашу из садика, она как раз натягивала валенки, когда вспомнила о тренде.
— А ты знаешь, как птички мерзнут зимой? — спросила Даша. — И еще они очень хотят кушать. Давай пойдем в магазин и купим молока.
Я сказал, что птицы не будут пить молоко. Тогда Даша посмотрела на меня снисходительно, как добрый врач на слабоумного пациента.
— Ну, ты что! — сказала она. — Не понимаешь?
Общаясь с женщинами, мужчина иногда чувствует себя доктором Ватсоном в окружении Шерлоков. Сердцем я понимаю, что молоко и кормление птиц как-то связаны, но ухватить с лету сразу всю ассоциативную цепочку не могу. Даша начала терпеливо объяснять, оказывается, нужно купить молоко в тетрапаке и выпить его, это подготовительный этап к кормлению птиц. На втором этапе в тетрапаке вырезается окошко, внутрь насыпают зернышки и хлебные крошки, все это вывешивается за окно. Элементарно, дядя Ватсон.
— У нас дома есть тетрапак из-под сока, — сказал я. — Сейчас придем домой и сделаем кормушку.
Если вы тоже прониклись идеей благотворительности среди пернатых, то знайте: тетрапаки из-под сока для этих целей не годятся. В драматической истории о синице фигурировал тетрапак из-под молока, на крайний случай сгодится кефирный. Если на кормушке будет написано: «Сок яблочный, 1 литр», то синицы могут и не догадаться, что внутри для них организован пункт общепита, и останутся голодными. Пришлось пообещать Даше купить молока. Если честно, я надеялся, что синицы окажутся сообразительнее.
Мы пришли на рынок, там находится эпицентр торговли молоком. Подбор кормушки для птиц — дело ответственное, тетрапак должен выглядеть эстетически совершенно, и всем своим видом наводить на мысли о халявной еде. Я никак не мог абстрагироваться от цифр, указанных на ценниках, ни одна из них не ассоциировалась у меня с чем-то бесплатным, пришлось поручить выбор молока Даше. Даша дважды обошла все ряды, наконец, подходящий тетрапак был найден.
— Нужно думать, как синичка, — объяснила Даша. — Ты летишь, летишь, крылышки устали, хочется есть. Ты думаешь: «Где же найти зернышки? Такие вкусненькие, сладкие…» Дядя Леша, а птичкам зернышки кажутся сладкими?
Я напряг память, где-то в курсе биологии за седьмой класс нам об этом что-то рассказывали. Припомнить мне удалось только то, что синицы любят сало, вероятно, их далекие предки жили на Украине. Мы отправились в мясные ряды, там отыскался подходящий кусочек сала. Даша хотела купить еще один тетрапак, в первом будут подавать зерно, а во втором — мясные блюда. Пришлось объяснить, что сало вешается на крючок, согнутый из длинного гвоздя, так синичкам удобнее его есть.
Мы пришли домой, и оказалось, что Катя тоже купила молока. У Даши загорелись глаза, она сразу поняла, что теперь у нее есть шанс устроить не просто дешевую забегаловку для синичек, а полномасштабный ресторан, возможно, даже с живой музыкой. Она поделилась с нами своей идеей, Катя сказала:
— Повесим кормушки по разным сторонам балкона, справа будет зал для курящих синичек, слева — для некурящих.
Даша возмутилась, маме в ее годы пора знать, что синички вообще-то не курят, сегодня она узнала о синичках так много, что может поручиться за отсутствие у них вредных привычек.
— Налейте мне молока, — попросила Даша. Ей не терпелось освободить тетрапаки от содержимого, чтобы поскорее соорудить птичье кафе.
Мы справедливо распределили молоко между всеми членами семьи, Мурзику и Даше досталось по два стакана, а нам с Катей — по одному. Потом мы с Дашей принялись за изготовление кормушки.
Окно в кормушке вырезается с помощью острого ножа, в детском саду сказали, что это должен делать папа, потому что если он порежется, его не так жалко. Я вырезал отверстие в боку тетрапака очень аккуратно, порезался всего один раз и то совсем чуть-чуть. Потом я согнул крючок из толстой проволоки и прикрутил его к кормушке, получилось что-то вроде бистро.
Самым большим спросом пользуются такие заведения общественного питания, из окон которых открывается красивый вид, это способствует пищеварению. Синицы будут питаться сухим пшеном и сырым салом, им не помешает хорошее пищеварение, поэтому Даша лично выбрала окно с наилучшим видом, мы повесили кормушку туда. По случайному стечению обстоятельств это оказалось окно детской комнаты. Даша пододвинула к окну стул и уселась смотреть, как будут слетаться на ужин синицы. Мимо проходил Мурзик, Даша сказала ему:
— Иди сюда, будем смотреть, как птички едят!
Она поймала Мурзика и усадила на подоконник, оба принялись ждать посетителей. Посетители почему-то не летели. Даша ждала целых четыре минуты, потом не выдержала, прибежала в кухню, ее интересовало, на какое время может позволить себе опоздать благовоспитанная синичка, приглашенная в ресторан. Я сказал, что синиц, видимо, никто не предупредил об открытии нового ресторана.
— Сделай вывеску, — предложил я. — Мы повесим ее в окне, синички увидят и прилетят.
Писать Даша пока не умеет, она нарисовала на листе бумаги большую синюю тарелку, наполненную чем-то желтым, Даша сказала, синицы сразу признают в этой субстанции пшенную кашу. Я подписал рисунок: «Ресторан для синиц», и снизу мелким шрифтом обозначил расписание работы. Потом мы отправились в Дашину комнату, вешать этот плакат рисунком на улицу.
В детской обнаружился Мурзик, он сидел на подоконнике и неотрывно смотрел за окно. Из кормушки торчал подрагивающий хвост синицы, ресторан работал на полную катушку. Даша уселась рядом, на стул, и тоже принялась смотреть.
Я раньше думал, что только телевизор способен так долго удерживать внимание ребенка. Мурзик не смотрит с нами телевизор, но похоже, сериал про птичью кормушку, который показывают в окне, ему тоже нравится. Пока что они с Дашей посмотрели только пилотную серию, но до тех пор, пока у нас на кухне есть пшено, сериал не закроют.
Даша сказала, что теперь она друг птиц и до некоторой степени меценат стаи синичек. Весной в детском саду им дадут выкройку скворечника, она обещала принести ее мне. Скворечник делается очень просто, нужно всего лишь попросить об этом старшего мужчину в семье и запастись небольшим количеством бинтов и йода.
Остальное — дело техники...
/Алексей Березин/

Из вечерней ленты.
— А Вы вообще откуда? Издалека?
— Не близко — из Иркутска.
Собеседница, похоже, задумалась. Наступило немного затянувшееся молчание.
— Иркутск? Это же, кажется, где-то за Уралом? — наконец, спросила дежурная.
Тут мне стало понятно, что настоящий спектакль только сейчас и начнется! Я снова закурил и развалился на диване, приготовившись слушать.
— Ну да, отсюда до нас совсем немного — всего шесть тысяч километров лететь, — голос Сан Саныча даже дрогнул от открывшихся возможностей. — Все хорошо, лишь бы ветер не начался...
— Да, когда ветер — лететь на самолете плохо. Меня сильно укачивает.
— Укачивает — ну да, это неприятно. Но вот когда аэропорта нет, да пурга поднимается — совсем бывает плохо. Чему Вы удивляетесь? А Вы что — не знали, что в Иркутске аэропорта нет? Горы у нас вокруг и лес. Так с борта всех пассажиров на парашютах на центральный стадион сбрасывают! — как о чем-то само-собой разумеющемся, спокойно рассказывал Сан Саныч.
— Как сбрасывают? А багаж?
— Багаж так же — на парашютах. Летчики у нас опытные, обычно точно на стадион попадают. Бирочки, красные такие, привязывают к чемоданам, чтобы найти потом. И на ногу каждому тоже бирочку, с тем же номером. Да так-то нормально, привыкаешь быстро. Тут главное — палку из рук не выпустить, когда парашют раскрывается.
— Э-э... Какую палку??
— Как какую?! Каждому перед прыжком дают, чтобы от волков отбиваться! Как приземляешься, они сразу стаей кидаются, если палки нет — все, хана. По бирочке на ноге только и узнают потом...
— А откуда на стадионе волки?!
— Под трибунами живут. Там тепло, хорошо. После матчей хоккейных еще объедков всяких много остается.
— Да как же вы там живете-то? Если в городе волки?! — ужаснулась женщина.
— Волки — ерунда. Палку видят — побаиваются. Вот с медведями — беда! От палки только злее становятся!
— Как? У Вас там и медведи?!
— Так ведь тайга вокруг Иркутска глухая, они оттуда и заходят. Зимой особенно. По улицам шатаются туда-сюда, потому и называются — "шатуны". Утром в подъезде в окно сначала смотришь. В руке — кусок колбасы. Глядь — трамвай идет! Выскакиваешь — и бегом, на работу-то нельзя опаздывать! Медведь — наперерез! А тут ты ему колбасу — на!! Пока он ее схватит, да съест, до трамвая как раз и успеваешь!
— Да что же это у вас за ужас! А обратно??
— Также. Только колбасу надо ливерную, и обязательно с печенкой — сильно они ее уважают. Сосед попробовал "докторскую" бросить — съели. Не успел добежать. Хороший был мужик. Да у нас, считай, в каждом подъезде одного-двух соседей медведи задавили, что же сделаешь, судьба...
— Боже, это же кошмар какой-то!
— Да зимой-то еще ничего. Летом, если сильный ветер, хуже бывает. Тут главное — чтобы в Байкал не унесло, там не выплывешь, вода ледяная, два километра до дна. Да еще голомянка.
— Какая голомянка? — не поняла женщина.
— Рыба такая, только в Байкале и водится. На глубине живет, но когда стаей на поверхность выходит — все, всем кирдык. Хуже пираний. Лодки деревянные прогрызает, не то, что резиновые. Как рыбаки рябь на воде видят, сразу понятно — голомянка идет, к берегу скорей надо! Некоторые успевают... Да ничего, сейчас не страшно — март, на Байкале лед стоит. Если унесет ветром, коньки наденешь — и до Иркутска. Шестьдесят километров всего от Байкала-то по Ангаре, за день и добежишь. Ну, кто постарше или послабее — те за два. Там зимовья везде по пути стоят. Дрова, спички — все как положено.
— Как это? Зачем эти... Зимовья? — совсем растерялась дежурная.
— Так чтобы согреться, пока в город идешь! Это же не Ташкент, минус пятьдесят всю зиму стоит!
Из коридора слышались междометия и вздохи ошеломленной суровой сибирской действительностью дежурной. Сан Саныч уже интимно-приглушенным голосом что-то говорил про то, что такая тонкая и чувствующая душа впервые ему встретилась, что главное в жизни — это романтика и понимание, что надо плюнуть на рутину и быт и вспомнить, как прекрасны закаты над Эгейским морем...
Дослушивать я уже не стал, решив, что в ближайшее время мой старший товарищ из гостиницы никуда не денется.
Ночью привиделась во сне совершеннейшая жуть, что иду на работу, а из подворотни на меня набрасывается стая разъяренных голомянок. Еле-еле получилось от них отпинаться, но унты, все-таки, успели изорвать...
Фрагмент из рассказа Дмитрия Вержуцкого "Вдохновение"