СДАЧА
Тут одна задом сдавала... Ну, не задом-задом - машиной. Въезжала, выезжала... Красивая такая дура. Эффектная.
Народ собрался... Ну, не так чтобы народ – мужики. Я - тоже.
Не совсем, конечно, тоже, но присутствовал...
А у этой сигаретка в пальчиках, голова в окне, глаза в зеркальце, ухо в мобильнике. Её из него кто-то направлял. Пока она его не бросила.
«Ой, ой!» - два раза об соседнюю. И бросила...
Эффектная такая. Ногти, руль, причёска сверху.

А место мобильника сразу какой-то общественник занял... Не так чтоб общественник, конечно, но в кепке. Он ей: «Влево!.. Влево, давай!».
И она вроде... Но там же... Он ведь перед ней - фэйс ту фэйс. И его «лево» не обязательно её.
В общем, она ещё: «Ой-ой!» - два раза. И оттуда уже пар. Не восстановить уже...
А у неё ничего. Только крыло на пару, да колесо. Но три-то ещё на ходу. Вот она ими и закрутила. Ими, рулём, причёской...

А на шум, хозяин той – что на пару выскочил. И сходу тому, что в кепке. Да и не только. В общем, закипело у них, заматерилось...
Но эта молодец!.. Разняла капотом, растащила по асфальту… Приглушила, так сказать, конфликт бампером.
Но и сама, конечно, «ой!» – уже во вторую. Там же этих недобитых... Вот она и углубилась... Не то чтобы очень. Так, в чужую пепельницу сигарету лишь затушила, не выходя. Да и какой там уже выйти?..

А тут ещё один. Тоже активный. Ну, не активный-активный, но без кепки. Да и не помогает она, как выяснилось.
И решил он её сзади, чтоб без путаницы. Гаркнул, мол: «На меня!». «На меня!» - мол. И та, как ни странно, сумела… Вот, как он и просил!..
Прямо на него и ещё раз в ту, что на пару. В общем, двух зайцев - влёт, не считая мотоциклиста. А кто ж ей считает? Тем более, что он в каске...
Катается себе на выхлопной, а на каске даже ни царапины.

А ей, кто – «Вправо!» - орёт. Кто – «Влево!». Кто – «Стой, дура, замри!». Конечно, разнервничалась. Ноготь сломан, причёска набекрень, педали какие-то... Да ещё этот в кепке, на лобовом, дворниками не смывается!
Тут бы любой психанул…

Ну, она и взревела. Надавила всё разом и волчком. А там зевак... В общем, живой кегельбан... Ну, не совсем, конечно, живой. Но она, говорят, выехала…
Красивая такая. Эффектная. Причёска сверху.
А кто не успел - всех...
Ну, не «всех-всех», но я присутствовал.

© Эдуард Резник

СЕРЁЖКА
- Исполни уже, наконец, свой супружеский долг! – сказала мне жена. И я, понурив голову, приступил к исполнению.
Подошёл к супружескому ложу - размером два на два - и, немного покряхтев, без домкрата и иных вспомогательных средств, исполнил.
А именно, поднял вышеупомянутую кровать, дабы жена могла засунуть под неё жерло пылесоса. И как только она его засунула, пронзительно вскрикнул:
- Ой! Что-то сверкнуло!
- В глазах?! – испугалась жена и, бросив пылесос, кинулась к телефону – заказывать мне КТ, МРТ и так далее.
- Да нет же! - натужно пояснил я. – Под кроватью серёжка!
- Какой ещё Серёжка?! – побледнела жена, машинально отступив от места преступления.
- Да не Серёжка, а серёжка! – прохрипел я и, подперев плечом край ложа, извлёк из-под него золотую серьгу.
- Вот, - продув от пыли, предъявил я жене находку. – Ты её чуть не засосала...
- За-со-са-ла? – внимательно всматриваясь в вещицу, проговорила жена.
- Ну да, – подтвердил я. - А что?
- А то, что это не моя серьга!
И тут уж побледнел я.
- Как не твоя?
- А так!
Вообще-то, мной давно подмечено, что хуже потери, может быть только находка. Но чтоб такая! Да ещё в таком месте!..
Словом, мысли мои заметались, рот пересох...
И вовсе не из-за того, что - боже упаси! А из-за того, что – сохрани и помилуй! Ибо легче объяснить непорочное зачатие, чем происхождение под брачным ложем женской серьги.
Поэтому первой фразой, подкинутой мне в мозг инстинктом самосохранения, была фраза: «Это не я!»
– Это не я! – выкрикнул мой сухой рот. – Это не я! – повторило моё оцепеневшее сознание.
- Что не ты?!
- В смысле - не моё!
- А чьё?!
- Ни чьё! Но не моё точно! – вздул я вены на глазах и шее.
- Может это девочек? – предположила жена.
- Конечно, девочек! – согласился я, кивнув всем туловищем.
- Да нет... - тут же отмахнулась она, - все их драгоценности я знаю... Разве что подружек.
- Конечно, подружек!! – рявкнул я, и кровать показалось мне пёрышком. Её приземление на ногу я даже не почувствовал.
- Хотя, чего это их подружкам делать в нашей спальне? – задумчиво молвила жена.
- Игрались, валялись, бесились! – словно знаток «Что? Где? Когда?», в миг накидал я версий.
- Кто валялся, игрался, бесился? - сощурилась жена.
- Подружки!
- Какие подружки?
- Деде.. дедевочек!
- А чего ты так разволновался? Что это за заикание?
- Я?!!.. Нет?!!.. С чего ты взяла?!!.. Чего это мне заикаться?!!.. – раскричался я, прыгая из октавы в октаву, пока не сорвался на фальцет.
- Да вот, не знаю, - сказала жена.
И, взяв телефон, сфотографировала серьгу и набрала послание из трёх букв.

А мной давно подмечено, что послание из трёх букв ничего хорошего не сулит. Особенно в семейном чате!
«Чья?» - гласило то послание.
И вверху чата сразу же замигало «печатает…»
«Приговор» - подумалось мне, потому что легче объяснить в постели двух Серёжек, чем одну серёжку.
«Ква-ква!» - квакнуло пришедшее сообщение, и у меня пропал пульс.
«Ой, так это ж моя! – писала средняя. - Мне их бабушка на девять лет подарила!»
- Вот видишь! - рассмеялся я. И, нащупав пульс, привалился к стенке.
- Что вижу? – спросила жена. - Пятнадцать лет назад? Да мы тогда даже в этом доме ещё не жили! Какие бабушки-дедушки?!
- А причём тут год дарения?! – возмутился я. - Главное, что это её! А потерять она могла - когда угодно!
«Ква-ква!» - снова по-жабьи квакнул телефон.
«Бабушка ей подарила с зелёными камнями, а эта - с белыми!» - писала старшая.
- Белые, зелёные! – взвился я. – Да какая, к чертям, разница?! Главное, что это её серёжка! И всё! И закрыли тему! Дальтоники!!
«Ква-ква!» - не унывало земноводное.
«Такие серёжки есть у моей подружки» - писала младшая.
- Ну вот! – выдохнув, сполз я по стеночке. – Я ж говорил... Что и требовалось...
Но стоило жене произнести: «Ну ладно, считай - реабилитирован», эта тварь снова квакнула, и я взревел:
- Да что ж такое-то! Вы можете уже успокоиться раз и навсегда!!
И на экране появился смеющийся смайлик с надписью: «Только ей мама их надевать не разрешает...».
- Подумаешь! Делов-то! – проорал я. - Так она без спроса взяла! Выключи уже этот телефон! У меня пульс пропадает!
«Ква-ква!»
«Потому что это серёжки её мамы!» - дописала послание младшенькая.
И пульс у меня пропал окончательно_____________________________________.

© Эдуард Резник

Пробегала утром по аллее. На дорожку передо мной с ближайшего дерева в панике слетела щеглиха. Видимо, у нее в ветвях гнездо. Припадая на одно крыло, она волочилась по земле прямо у меня под ногами, а над головой кружился, яростно чирикая, ее супруг.

-Как ты, Лен?! Справляешься? Я тут, если что, заеду ей в глаз!

Когда я отбежала на достаточное расстояние от гнезда, птички вспорхнули с дорожки назад, к дереву.

-Второй раз за сегодня, Андрей!- Лена яростно вычищала из крыла запутавшиеся сухие травинки- Сил моих нет! Я так и знала, что нужно было брать подальше от дороги, за березой.
-Ты со мной выбирала, не вешай теперь все на меня!- испуганно чирикнул Андрей, пытаясь унять все еще колотящееся сердце. Потом прибавил примирительно,-Мы бы за березой не потянули. Ты же знаешь, какие там цены...
Они немного помолчали.
-Сашка червяка сегодня отказался есть, засранец такой. Отдал девчонкам, слопали за милую душу. Это он точно в меня пошел, я тоже червяков не люблю.
-Так он, что, не позавтракал?
-Я ему кузнечика принес, не переживай.

Лена закончила чистить крыло, отряхнулась, с удовольствием взьерошив перышки, и вспорхнула с ветки. Следом за ней летел уже окончательно успокоившийся Андрей.

- Мам, а тяжело быть инженером?
- Нет, сынок, это тоже самое, что ехать на велосипеде, который горит, и ты горишь, и всё горит, и ты в аду...
- Мам, а тяжело быть начальником отдела?
- Нет, сынок, это то же самое, что сидеть в бочке с говном, вокруг которой катаются инженеры на велосипедах и орут, что они в огне и горят в аду. Они в огне, а ты в говне!...
- Мам, а тяжело быть главным инженером?
- Нет сынок, это то же самое, что сидеть в бассейне с говном на горящем велосипеде, но он не едет потому что в говне. Вот у тебя из-за этого задницу печёт, во рту говно и выбраться из этого у тебя не получится, как бы ты сильно не крутил педали. А все вокруг тыкают в тебя пальцем и кричат - вот она - тварь, из-за которой всё плохо...
- Мам, а тяжело быть директором филиала?
- Да, сынок! Очень тяжело. Нужно постоянно подливать в бочку с главным инженером говно, чтобы было всегда по горло. Поджигать велосипеды начальникам отделов и инженерам. Да, и следить, чтобы они никогда не погасали, чтоб те крутили педали как черти - а ты весь такой всегда чистый должен быть ... с ежедневником, куда записываешь планы ремонта бочки и закупки велосипедов.

Курит ошарашенно в сторонке,
выпучив глаза как истукан,
Джон Рональд Руэл писатель Толкиен
с охуевшей Роулинг Джоан.

А вокруг химеры да гиганты
бьются в кровь, насилуя пейзаж:
Пиздоносцы против менструантов!
Дарвинисты против овуляш!

Викинги, объевшись мухоморов,
выглядят спокойней и добрей,
чем стада живых полиаморов,
пиздящих лопатами чайлдфрей.

Запихнув слона себе под сраку,
бодипозитивцы едут в бой.
Веганы идут свиньей в атаку.
Квиры издают свирепый вой.

На болоте в струпьях золотистых,
от костей отряхивая плоть,
из своих могил встают эйджисты
и ползут трансгендеров пороть.

Крики не про ёбаную матерь
оглашают сумрачный пейзаж:
казаки запели «Black Lives Matter»
на мотив молитвы «Отче наш»

Вот на запах крови налетают
сонмища разбуженных #metoo
Вот антипрививочников стая
с ревом понеслась мочить манту.

Бабки, вспомнив школьные обиды,
подают на мертвых в Страшный суд.
Рыщут отрицатели Ковида,
кровь переболевшего сосут.

Бьются в корчах креационисты,
призывая в помощь Сатану.
Полчища усатых сталинистов
воют на щербатую Луну.

Взбунтовалась черная скульптура
против беломраморных скульптур.
Феминистки в майке «я не дура»
запрещают звать Галиной кур.

В ужасе бежит Поэт от Музы —
эта Муза через сорок лет
скажет в интервью про факт абьюза,
и попробуй докажи, что нет.

И везет Евгения к Параше
в новом автозаке марки ГАЗ
Медный Всадник. Их четыре даже:
Чип, Ковид, Диета и Донбасс.

Zoom, Ютуб, ВК, Фейсбук — и снова:
те же кони с маской на лице.
Словно мир забыл своё стоп-слово,
что в начале было и в конце.

Даже геи в однополых семьях
прихуели, видя этот ад.
Небинарно нынче в Средиземье.
Но в итоге наши победят!

ХИМИК.
Михаил Самарский.

Абрам Моисеевич Менделеев очень любил химию. Так любил, что даже сменил свою настоящую фамилию. Правда, это было давно, и его окружение забыло, что когда-то Абрик, как называла его в детстве мама, носил фамилию Равинович. В молодости Абрам огорчался, когда его называли Рабиновичем, и всякий раз возмущённо поправлял собеседника или чиновника:
- Вэ! Вэ-вэ-вэ! - едва не на крик срывался он. – Понимаете? В моей фамилии нет буквы «б». Я Равинович.
Собеседник обычно удивлялся и, извинившись, спешил удалиться от неспокойного юноши или, на крайний случай, сменить тему.
Со временем Абрам Моисеевич понял, что дело вовсе не в букве «б», а в принципе. К большой его радости, студент Равинович неожиданно узнал, что можно обратиться в ЗАГС и через некоторое время превратиться хоть в самого Иосифа Виссарионовича Сталина. Такая перспектива его не прельщала, а вот стать Менделеевым идея ему понравилась. Сказано – сделано. Не все однокашники оценили находчивость, некоторые даже покрутили пальцем у виска, но Абрик к тому времени уже перестал обращать внимания на такие мелочи и, спустя год, он держал в руках не только паспорт с новой фамилией, но и Диплом о высшем образовании.
Мама, узнав, что сын отрёкся от фамилии, даже заболела. Однако Абрик её заверил, что всё это временно, как только он разбогатеет и станет известным учёным, он вернёт себе фамилию предков или сделает её двойною, то есть станет Менделеевым-Равиновичем. Маме такое объяснение понравилось, и она быстро пошла на поправку.
Следующий шаг был не менее решительным – Абрам обратился в посольство Израиля с просьбой представить ему гражданство. Там очень быстро оформили все необходимые документы, и дипломированный специалист по электрохимии через несколько дней улетел на землю обетованную. Гражданство господин Менделеев получил без проблем, поскольку в его еврействе не было никаких сомнений, но вдруг выяснилось, что по законам Израиля ему нужно идти служить в армию, а откупиться или закосить от неё здесь практически невозможно. Умные и опытные люди подсказали, что нужно срочно организовать из дому телеграммку, мол, мама при смерти. С помощью телеграммы Абрик вернулся на неисторическую Родину и желания вернуться на историческую - больше не проявлял.
На работу он устроился быстро. В отделе кадров известного НИИ долго восхищались тем, что у них теперь будет работать потомок великого учёного. Некоторые сотрудники первое время даже заходили по надуманным предлогам в лабораторию, чтобы посмотреть на новенького коллегу.
Абрам решил не останавливаться на собственной фамилии. В их квартире с мамой поселились кот и собака. Кота назвали Азотом, а крохотную болонку - Молекулой. Благодаря вечеринке, организованной в честь первой зарплаты, эта весть разлетелась очень быстро по институту, и Абрик резко возрос в глазах своих коллег, его стали считать не только настоящим химиком-патриотом, но и истинным продолжателем великого дела пра-пра-пра- … деда. Он заказал себе очки без диоптрий, отпустил жиденькую бородёнку (густая почему-то не росла) и совсем превратился в настоящего, но молодого профессора.
Иными словами химик нахимичил предостаточно, чтобы создать себе отличный имидж. Но судьбу ведь на мякине не проведёшь, ей нет никакой разницы, кто ты – Равинович, Рабинович, Менделеев, да хоть сам Нобель, всё по боку.

Так что же случилось? Влюбился наш Абрик, да так, что и от второй самозваной фамилии готов был отказаться. И самое страшное в этой истории, невесту завали Лена Насибулина. Вы слышите, куда ведер подул. Насибулина Елена Байбековна – очень красивая татарка. Мама, когда узнала, эту новость, снова заболела. И вот тут уж никто не знал, чем её лечить. Мама даже сдала в весе. За полмесяца со ста тридцати двух килограммов упала до ста двадцати пяти.
- Если ты, сынок, хочешь моей преждевременной смерти, - угрюмо произнесла мама, - можешь жениться на этой… этой… на этом своём «суповом наборе».
- Мама, - нахмурился потомок великого учёного, - что ты такое говоришь? Лена просто стройная девушка.
- То есть? – мама подняла голову с подушки. – Ты на кого намекаешь? Не на мать ли родную?
- Ну, что ты, мамуля? – виновато отвечал Абрик и разводил руками. – Ты вне обсуждений. Ты лучшая из лучших.
- Подлый льстец, - процедила мама, - если я лучшая из лучших, то чего ж ты якшаешься с дистрофиками? Ты внимательно приглядись к этой… этой… с позволения сказать, девушке. Она ведь чем-то страшно больна. Я, что ли, не видела, стройных девушек? Нет! Это не стройность, это какая-то болезнь. Или ты думаешь, что я в этом не разбираюсь?
- Мама, я тебя умоляю, прекрати, - наигранно захныкал сын. – Ну, что ты прицепилась к её весу? Она очень умная девушка, ласковая, нежная…
- Ой-ой-ой! – перебила мама и всплеснула руками. – Я сейчас разрыдаюсь. Прошу тебя, не связывайся ты с этой вертихвосткой…
- Попрошу не оскорблять мою… э… невесту, - вскрикнул Абрам. – В конце концов, мне не двенадцать лет, и я сам разберусь, с кем мне… с кем… это… дружить.
- Абрик, миленький ты мой, - неожиданно рассмеялась мама, - Бог с тобой, дружи с кем угодно разве я возражаю. Если это просто дружба, дружи…
- Нет, - твёрдо сказал сын, - это не просто дружба. Я хочу жениться на Елене.
- У тебя семь пятниц на неделе, - усмехнулась мама, - то он дружить собрался, то жениться. Ты бы уж определился и не морочил больной матери мозги.
- Я определился. Мы решили пожениться.
- И она согласилась взять нашу фамилию? – вдруг спросила мама.
- Нашу какую? – ехидно спросил сын.
- О Боже! – мама подняла вверх руки. – Ты уже забыл нашу фамилию?
- Ничего я не забыл, - промямлил Абрик. – Но Лена не хочет быть ни Менделеевой, ни Равинович. Она знает, что Менделеев – это искусственная фамилия…
- Об этом даже наш дворник Фёдорович знает, - язвительно подтвердила мама. – А почему она не хочет брать нашу фамилию?
- Я не знаю, мама, - ответил Абрам, - мне как-то всё равно!
- Господи Боже мой, - мама то ли смахнула слезу, то ли сделала вид, что смахивает, - уж не приворожила она тебя? Ты хоть понимаешь, что говоришь? И какая же у вас будет фамилия?
- Насибулины, - гордо ответил сын, и мать потеряла сознание.

Иван Насибулин не стал «косить» от армии. В первый же день службы старшина роты прапорщик Махнов остановился напротив новобранца и пристально посмотрел на него.
- Насибулин!
- Я! – громко ответил солдат.
- После поверки зайди в каптёрку, поговорить нужно!
- Есть! – Выпалил солдат.
В каптёрке старшина долго смотрел на солдата, кряхтел, мял сигарету и вдруг говорит:
- Смотрю я вот на тебя и понять не могу, - выпятил губу прапорщик, - ты кто по национальности?
- Русский, - улыбнулся воин во весь рот.
- Ну, по имени, вроде, да, - согласился старшина роты. – А почему фамилия Насибулин? У меня в роте было два татарина, один Хабибулин, другой – вот что как ты, Насибулин. Так может и ты татарин?
- Не, товарищ прапорщик, русский я, точно говорю! – возразил солдат.
- А вот если внимательно присмотреться, - продолжил прапорщик, - то морда-то у тебя еврейская. Ну-ка, давай говори всю правду.
- Не знаю, - развёл руками солдат, - честное слово!
- Ладно, зайдём с другой стороны. Как девичья фамилия твоей матери?
- Насибулина, - ответил Иван.
- А отец-то у тебя есть? – удивлённо спросил прапорщик.
- Есть!
- А у него как фамилия?
- Насибулин.
- Тьфу ты чёрт, - прапорщик почесал затылок, - ничего не могу понять. Они что до свадьбы оба были Насибулины?
- Нет, отец до свадьбы был Менделеевым.
Прапорщик от неожиданности аж побелел и рефлекторно спросил:
- Химик, что ли?
- Так точно, товарищ прапорщик. Химик.
Старшина взял со стола графин с водой и осушил его до дна.
- Ты точно говоришь? Не врёшь?
- А зачем мне врать? – удивился солдат. – Он после свадьбы взял фамилию матери.
- А зачем? – прапорщик раскрыл рот.
- Вот этого я не знаю, - поджал плечами Иван, - отец сам никогда не говорил, а я не лез с расспросами.
- И он что, до сих пор жив? – лоб прапорщика покрылся испариной.
- Ну, да, - кивнул головой Иван, - забыв как нужно правильно отвечать старшему по званию.
Прапорщик принялся ходить их угла в угол каптёрки и, вдруг остановившись, погрозил пальцем солдату и сказал:
- Ладно, иди спать! Завтра проверю, если наврал, ты у меня из нарядов вылезать не будешь! Понял?
- Так точно! – ответил солдат. – Разрешите идти?
- Иди, - буркнул прапорщик и добавил: - химики, блин, вечно чего-то нахимичат, а мне тут разбирайся.