Была такая замечательная актриса Рина Зелёная.
Из её воспоминаний.
Как-то она решила покататься на речном трамвае на верхней открытой палубе. Народу было немного, на соседнем сиденье сидел мужчина, читал какую-то книгу.
Читал он её периодически разражаясь гомерическим хохотом. И однажды зашёлся так, что отложил книжку и отошёл к поручням проржаться.
Р. Зелёная наклонилась и посмотрела на обложку столь весёлой книги.
Там было написано что-то вроде "Руководство по ремонту главной турбины крейсера проекта ХХХХ в походе силами экипажа".

Рассказать тебе, внучек, как жили люди в стаpину? Hу садись, слушай. Сел? А вот в стаpые вpемена ты бы не смог, где хочешь сесть. Пpишлось бы идти за стулом: Hет, сам стул не пpишел бы и под тебя не подлез. Hе, не испpавный. Стулья pаньше совсем не ходили. Они были неподвижные, как: как пеньки! Помнишь, мы видели с тобой в паpке пенек? Hе, деpево - это высокое и с ветками. Вспомнил? Так вот, всю мебель pаньше делали из деpева... Пpавильно, потому их и не осталось. В каждом доме было несколько стульев. А если их не хватало, то шли к соседям и пpосили одолжить. Далеко? Hет, это сейчас до соседей идти далеко - чеpез два шоссе и чеpез путепpовод. А pаньше люди жили pядом дpуг с дpугом. Иногда даже стpоили большие, высокие дома, где жили сpазу сто человек. Или больше? Забыл... Какие высокие? Пять этажей, девять, двадцать... И зpя смеешься, внучек! Это сейчас запpещено стpоить выше тpех этажей, чтобы люди не боялись высоты А pаньше - стpоили! Я сам жил на восьмом .. Да, дедушка смелый! И память у него хоpошая. Как мы поднимались на двадцатый этаж? В лифте. Лифт - это машина такая, вpоде подъемного кpана внутpи дома. Как ночью поднимались? Тоже на лифте... Hет, лифт не спал. Hет, лифт не возмущался и в комиссию по пpавам машин не жаловался. А он был неpазумный, у него были только мотоp и кнопки, и pаботал он всегда, если не ломался... Дедушка не pабовладелец! У нас все машины были неpазумные! Да, и пылесос. А он все подpяд засасывал, пpиходилось быть внимательным... Зато он никогда, слышишь, никогда не говоpил: "Ходите тут, а мне убиpать!" И стиpальная машина тоже думать не умела. Зато она не возмущалась, что у pубашки воpотничок гpязный! Hет, нет, дедушка не pазволновался! Что значит - аптечка пpишла? Может, она послушать пpишла, ей ведь тоже интеpесно!
Что еще было интеpесное? В каждом доме была кухня. Кухня - это место, где готовят еду. Hет, это питательные таблетки надо только намочить водой. А еду pезали, жаpили, ваpили, клали в таpелки, ели ложками и вилками... Вилки - это такие металлические палочки на pучке, остpые... Да, мы были смелые. Беpешь, бывало, кусок мяса... Hет, внучек, дедушка не людоед. Что мы ели, это вы в школе будете пpоходить, в стаpших классах... Так вот, на кухне мы готовили еду и ели, в спальне - спали, в гостиной - гостей пpинимали. Зачем отдельные комнаты? Так я же говоpю, мебель тогда была глупая, стояла где стоит. Это сейчас она из стенок вылезает... заpаза...
Так вот, было в доме несколько комнат. В каждой комнате было окно, и стояло оно на одном и том же месте. Это сейчас ты пальчиком ткнул, и стенка стала пpозpачная. Hе балуйся! А мы окна завешивали штоpами, и тогда в них никто не заглядывал: Еще в комнатах были батаpеи. В батаpеях текла гоpячая вода, и в доме становилось тепло: Это сейчас - везде жаpко. А pаньше климат был дpугой, дома пpиходилось гpеть. В некотоpых домах даже pазжигали огонь. Да, конечно, настоящий. В нем жгли куски деpевьев: ну да, ты же видел пенек: Hет, воду мы в ведpах не носили. У нас был водопpовод. Мы могли откpыть кpан - совсем как сейчас - и набpать воды. Полную ванну воды... ванна - это такая большая посудина с водой, в ней можно было лежать и мыться... Hет, дедушка не плачет. Дедушка пpосто гpустит по ванне. Дедушка не любит пpотиpаться гигиеническими салфетками... pаньше было много воды, и глупый дедушка пpивык ею мыться...
Так мы и жили. Утpом вставали с кpоватей и шли на кухню. Резали кусок мяса и жаpили на огне. Потом втыкали в мясо вилки и засовывали это мясо в pот. Hет, никто себе язык не пpотыкал, как-то спpавлялись... Потом мы выходили из одного дома и шли в дpугой. Там pаботали. Потом снова шли домой. Если лифт pаботал, то ехали на лифте. Задеpгивали на окне штоpу. Если было холодно, то pазжигали огонь. Или садились вокpуг батаpеи и гpелись... Что ты плачешь, внучек? Hе надо плакать, это была очень отсталая жизнь... Hе плачь, а то пылесос уже зовет аптечку! Hе плачь, внучек, дедушка все пpидумал! Hикогда так люди не жили, никогда! Это все – сказка…

Собрались мужики жеребца молодого развязать. Привели ему кобылу. А жеребец молодой — соскакивает и соскакивает. Ну, как говорит президент: "Нууу... Надо поддерживать отечественного производителя" ,- короче, поправить бы надо орган. И хвост заодно подержать кобыле. Ну, короче, народ смущается — брезгует. Взялся дед пасечник. Налили ему маленько, а тут жара еще. Надо сказать, что у деда длинная борода, окладная, как говорится. Раз поправил, два поправил — короче, никак. Ну, деду уже надоело. Он весь под эту парочку почти и залез. И надо же — поправил нормально, но в запале не заметил как кончик бороды налип на орган у коника. А коник-то... страсть же кипит... и погнал. Дед дерг — дерг бороду, а та все глубже. Вот так деда и таскало туда-сюда, да еще иногда носом об... короче, рядом с ... Отпаивали потом водкой.

Говорят, что в Америке полиция чуть-что начинает стрелять. Я не согласен. И вот почему. У меня есть друг Боря. И у него есть жена Сара. Когда этот Боря со своей Сарой приехал в , то машину он купил раньше, чем выучил английский язык. И вот как-то я приглашаю их к себе на дачу в Поконо. Объясняю на чистом русском языке: «Боря, выезжаешь на 280-ю, она переходит в 80-ю, на 284-м экзите выезжаешь и звонишь мне, я тебя подбираю». И добавляю: «Всё время ориентируйся на вывеску «Поконо». Поконо, если кто-то не понял, это дачная местность.

Где Боря переехал на 287-ю и при этом поехал в обратную сторону – на юг, я не понял, но теперь это уже не важно. И вот он едет-едет, едет-едет, а вывески «Поконо» всё нет и нет.

Через два часа его Сара включает свою пилу: «Как можно было не взять карту? Как можно было не выяснить куда ехать? Как я могла связаться с таким идиотом? Б-же, как я могла так влипнуть?»

Тогда Боря думает: «Надо ехать быстрее, потому что на этой скорости она меня распилит раньше, чем мы доедем до этих Поконо».

Он нажимает на газ и едет так минут пять – не больше, потому что за ним появляется мент со своей светомузыкой и требует остановиться. Боря, новый иммигрант со старыми привычками, хватает бумажник и бежит к менту. Тот спокойно достает свой пистолет и говорит, что если Боря сейчас не сядет обратно в свою машину, он его убьет.

Боря не столько по словам, сколько по жестам, понимает, что с ним не шутят и возвращается в свою машину.

Мент прячет пистолет, выходит из машины, подходит к Бориной и говорит ему: «Дай мне свои водительские права» и показывает на бумажник. Боря опять все понимает по-своему и достаёт из бумажника 100 долларов. Мент ему говорит: «Если ты намерен мне дать не водительские права, а взятку на рабочем месте, то я на тебя надену вот эти наручники». И показывает ему наручники.

Сара, которая тоже не понимает, почему мент отказывается от 100 долларов, спрашивает: «Боря, что он от тебя хочет?»

Боря отвечает: «Я не знаю! Может, предложить ему 200?»
Сара говорит: «Б-же мой, почему я связалась с таким идиотом? Если ты не знаешь, сколько это стоит, так выясни у него!»
«Почему я идиот? – в очередной раз удивляется Боря. – Просто, когда мне показывают то пистолет то наручники, я немного нервничаю».
«Так перестань нервничать и выясни!» – говорит Сара.
«Хорошо, я сейчас всё выясню! – говорит Боря, потом поворачивается к менту и, как его учили на курсах английского языка, говорит: «Хэлло, ду ю спик инглиш?»
Мент удивленно: «Ду ай спик инглиш?!»
Боря ему: «Йес, ю! Ду ю спик инглиш?»

Мент – в полной растерянности, потому что никаких других языков кроме английского он не знает.

Сара говорит: «По-моему, он такой же идиот как и ты! Б-же, как я влипла!»

Мент, между тем, приходит в себя, прячет пистолет и говорит Боре:

«Оk, where do you go, dude?» (куда ты едешь, умник?)
«I’m Borya, – отвечает Боря, как его учили на курсах. – What is your name?»

Мент, ничего не отвечая на Борин вопрос, берёт его телефон, смотрит, какой последний номер он набирал и звонит мне.

«Здравствуйте, – говорит он, – я полицейский такой-то, вы случайно не знаете Борю?»

Я честно отвечаю, что Боря мне хорошо известен, причем с детства.

«Прекрасно! – говорит мент. – Тогда ответьте мне на такой вопрос: не страдает ли ваш друг какими-то психическими заболеваниями?»

Я отвечаю, мол, нет, не страдает. «Может быть, он перенес недавно, какую-то тяжелую психологическую травму?» – продолжает настаивать мент.

«Тяжелую психологическую травму, – отвечаю я, – Боря перенес 30 лет тому назад, когда женился на той женщине, которая сейчас сидит справа от него. Но судя по тому, что он до сих пор её не задушил, он – в прекрасной психологической форме».

«Это я понимаю, как никто», – вздыхает мент.
«Просто он ещё не успел выучить английский, – добавляю я. – Отсюда все проблемы»
«Так где вы его ждете?» – спрашивает мент, и я объясняю где.

И тогда мент становится перед Бориной машиной и везёт его с мигалкой сто миль до 284-го экзита, где передаёт его мне, как говорится, с рук на руки.

Уже на даче я объясняю Боре, что у нас в Америке с ментами надо быть поосторожней, потому что таки да могут застрелить на месте.

«Я же говорю, что он идиот», – замечает Сара.
«Почему?» – не понимаю я.
«Потому что никакой умный человек не поедет 100 миль, чтобы помочь такому Боре, как мой, если он может его застрелить на месте и таки не иметь этой головной боли!"

В 2020 году Господь пришел к Ною, который теперь жил в Соединенных Штатах, и сказал: «Земля опять стала нечестивой и перенаселенной, и я вижу только падение нравов людей. Построй еще один Ковчег и спаси по 2 особи каждого живого существа.»
Он дал Ною чертежи, сказав: «У тебя есть 6 месяцев, чтобы построить Ковчег, прежде чем я нашлю дождь, который будет идти в течение 40 дней и 40 ночей.»
Шесть месяцев спустя Господь посмотрел вниз и увидел Ноя, плачущего во дворе своего дома – но даже никакого намека на Ковчег.
— «Ной! Я сейчас нашлю проливной дождь! — взревел он. — Где же Ковчег?»
— «Прости меня, Господи, — взмолился Ной, — но все изменилось. Мне нужно было разрешение на строительство. Я долго спорил с инспектором о необходимости спринклерной системы. Мои соседи утверждают, что я нарушу закон о зонировании района, начав строить Ковчег в своем дворе и превышу ограничения по высоте. Нам пришлось обратиться в Апелляционный Совет по развитию за решением. Затем департамент транспорта потребовал разместить облигацию на будущие расходы по перемещению линий электропередач и других воздушных препятствий, чтобы расчистить проход для движения Ковчега к морю. Я сказал им, что море придет к нам, но они ничего и слышать не хотят. Раздобыть дерево было еще одной проблемой. Существует запрет на вырубку местных деревьев, чтобы спасти пятнистую сову. Я пытался убедить защитников окружающей среды, что мне нужен лес, чтобы спасти сов – но нет! Когда я начал собирать животных, общество по защите прав животных подало на меня в суд. Они настаивали, что я удерживаю диких животных против их воли. Они утверждали, что условия проживания слишком ограниченны, и будет жестоко и бесчеловечно помещать так много животных в ограниченном пространстве. Тогда инспекция по охране окружающей среды постановило, что я не могу построить Ковчег, пока они не проведут исследование воздействия на окружающую среду твоего предполагаемого наводнения. Я все еще пытаюсь решить проблему с жалобой в Комиссию по правам человека о том, сколько меньшинств я должен нанять для своей строительной бригады. Иммиграционная служба проверяет статус большинства людей, которые хотят работать. Профсоюзы говорят, что я не могу использовать своих сыновей. Они настаивают, чтобы я нанимал только профсоюзных работников с опытом строительства Ковчега. Что еще хуже, они конфисковали все мои активы, утверждая, что я пытаюсь нелегально покинуть страну с вымирающими видами животных. Так что, прости меня, Господи, но мне потребуется по крайней мере 10 лет, чтобы закончить этот ковчег.»

Внезапно небо прояснилось, засияло солнце, и по небу растянулась прекрасная Радуга.
Ной удивленно поднял глаза и спросил: «Ты хочешь сказать, что не собираешься уничтожать мир?»
— «Нет, — ответил Господь. — Правительство меня опередило.»

— Зачем вы все время врете, Марго? Вот вы говорите, " Какая чудесная картина!..", а давече - плевались. А Оленьке зачем соврали? Ведь у нее отвратительный, мерзкий голос, а вы ей, " Ах, Оленька, какое вы чудо, как жаль что вы не поете!..".

— Вы такой умный, Петр Федорович, от вас ничего, ничего не скроешь!

— Марго, ну сейчас-то не будьте сукой!

— Вам очень идет, когда вы злитесь, Петр Федорович.

— Тьфу...

— Хотите правды, Петр Федорович? Хотите ее? Да, пожалуйста! Ради Бога! Оленька ваша тварь, каких поискать, было бы прекрасно если бы она сдохла, только не дохнет, картины эти — говно, убогое дитя бездарности, безумия и лени, а вы Петр Федорович похожи на старого обветшалого пидораса! Довольны?

— Ну это вы как-то даже слишком, Марго...

— А теперь давайте, любезный Петр Федорович, досмотрим эту замечательную выставку и пойдем, пойдем слушать как Оленька поет, она ведь обещала сегодня нам спеть!

Ночью перед подъездом на асфальте появилась надпись «Зайка, я люблю тебя! ». Белой эмалевой краской поверх небрежности трудов дворника. Все шестьдесят женщин подъезда зайкового возраста (от десяти до 60 лет) в это утро выглядели загадочнее черных дыр космоса. По лицу каждой читалась абсолютная уверенность, что послание адресовано именно ей.
— Как это трогательно. – умилилась одна из женщин. – Настоящий мужчина и романтик растет. Я-то думала так сейчас не ухаживают.
— И не говорите. – подхватила другая. – И только одна единственная знает, что это написано только для нее.
— Уж она-то точно знает! – залилась румянцем первая. – Но не расскажет никому.
— Эт моей Машке писали. – заметил мельком отец одной из гипотетических заек.
— Ну, ну. Ошибок-то нет! – возразили женщины. – Запятая где положена и «тебя» через Е, а не через И.
— Ну так и почерк ровный. – возразил уязвленный отец. – Не слепой человек, видимо писал. Так что и не вам, вероятно.
Так, слово за слово, разгорелся конфликт полов, поколений и социальных слоев. С мордобоем, матом и разорванными бусиками. Приехавший наряд милиции полюбовался с полчаса на побоище заек подъезда и только потом разнял всех.
С утра надпись изменилась. Кто-то уточнил данные и теперь надпись была более конкретной «Зайка с 6-го этажа, я люблю тебя». Зайки с остальных этажей почувствовали до крайности оскорбленными в лучших чувствах.
— Это ж надо такой сволочью быть. – сообщила экс-зайка лет сорока с пятого этажа. – Разрисовывать-то – оно ума много не надо. Подарил бы цветов что ли.
— И не говорите. – поддержала еще одна развенчанная, с расцарапанным еще вчера во имя романтики, лицом. – Взял бы, да разметку нанес вместо этих каракулей. Раз уж краски много.
Зайки с шестого этажа свысока поглядывали на всех и мечтательно смотрели вглубь себя. Эту мечтательную задумчивость не оценил муж одной из заек. Он хотел было попенять супруге на недостойное поведение, но увлекся и попинал бедную женщину к вящему удовольствию всех остальных заек подъезда.
На следующий день надпись закрасили и на белом фоне черной краской появилось «Мильпардон, ошибка. С пятого этажа зайка-то! Люблю тебя. ».
С шести утра начали подтягиваться зрители из соседних подъездов. И не зря. Ровно в семь, у подъезда, напрасно обиженная женщина с шестого этажа надавала пощечин своему несдержанному мужу за то, что он козел ревнивый. Мужчина виновато пыхтел и с ненавистью поглядывал на буквы на асфальте. Женщине рукоплескали все остальные женщины двора, вкладывая все свои обиды на спутников жизни в овации. Мужчины сочувствовали лицом и жестами, но сказать что-то вслух не осмеливались.
— Ишь как под монастырь подвел всех. – вздохнул какой-то мужчина лет пятидесяти. – Нет чтоб по секрету на ушко сказать зазнобе своей. Так нет – надо народ баламутить.
— А ты своей на ушко каждый день говори – она и не взбаламутится. – парировала соседка.
— А мне, допустим, никто не говорит ничего уже лет двадцать пять – и ничего. Не помер пока. – виновато пробурчал мужик.
— То-то и оно. – покачала головой женщина и вернулась к зрелищу.
— На пятом-то незамужних баб нету! – вдруг выкрикнул один из мужчин.
— А что ж в замужнюю влюбиться нельзя уж никому? – взъярились женщины пятого этажа. – Рожей не вышли, что ли? Что ты молчишь, а? Твою жену уродиной обзывают, а ты? Так и будешь стоять?
Приехавший наряд полиции вызвал подмогу и уже тремя экипажами они гоготали и ставили ставки. После всего разняли дерущихся и оформили двадцать три административных нарушения за драку.
Утром на асфальте красовалось «А чего все эти курицы щеки дуют-то? Зайка-то мой – мужчина с пятого этажа. Люблю тебя, зайка! ». Управдом прочел это все, ахнул, сразу вызвал полицию и четыре экипажа «Скорой помощи».
— Зачем вам четыре? – допытывалась диспетчер. – Чего у вас происходит-то там?
— У нас на пятом четыре зайки живут! – неуклюже пояснял управдом. – И все женаты. Так что поторопитесь – пострадавшие вот-вот будут.
— Ах ты кобелина! – завыли на пятом этаже и раздался шум бытовой ссоры с рукоприкладством и порчей имущества.
— Але! – закричали все жители подъезда со двора. – Нечестно так. Спускайтесь вниз – чтоб все видели.
— Сейчас. – вышла на балкон пятого этажа женщина в бигудях. – Скорой там не загораживайте дорогу.
Санитары пронесли двоих пострадавших. Еще один зайка вышел сам, гордо осмотрел собравшихся, пригладил резко поседевшие волосы, проводил заплывшим глазом обе кареты «Скорой помощи» и сказал:
— Слабаки! Тряпки!
После чего улыбнулся беззубым ртом и упал в обморок.
— эээ. Граждане... – заволновалась толпа. – А где четвертый-то? Может надо ему на помощь идти? Может дверь выбить и отнять бесчувственное тело у этой фурии?
— Что за собрание тут? – вышел последний из заек из подъезда. – Делать вам всем нечего?
Толпа ахнула – мужчина был чисто выбрит, причесан, одет в свежую рубашку и вообще – великолепен как залежавшийся в ЗАГС-е жених.
За мужчиной вышла его жена, поправила демонстративно мужу прическу и ослепительно улыбнулась соседям.
— Верк, ты чего? Бесчувственная какая-то? – ахнули женщины.
— Чего это? – удивилась Верка. – Это ж я писала. Своему. Люблю его – вот и дай, думаю, напишу. А нельзя разве?
— Вот ты скажи – ты нормальная?! ! – завизжали соседи.
— Нормальная, вроде – пожала плечами Верка. –
А вы?🙄😂😜

Жил в блоке с вьетнамцем. Общались мы с ним довольно странно: то очень открыто, то довольно напряжно. Причем при напряженных разговорах складывалось ощущение, что он меня держит за умалишенного и не помнит ничего из предыдущих встреч.
Оказалось, что в блоке жили ДВА вьетнамца.