"Так я женат?"

Бородатый оперный анекдот про "зеленовый берет" всем уже надоел и вообще похож на апокриф, но вот что-то более аутентичное:

"Многим любителям оперы давно известен бородатый анекдот про «зеленовый берет». Каждый работающий в опере человек, будь он хоть двадцати лет, рассказывает его про свой театр, дескать, у них это случилось. Меж тем анекдоту лет сто, и было ли такое вообще — бог весть…

Так вот: говорят, что сопрано, поющее Татьяну из оперы «Евгений Онегин», в костюмерной потеряло малиновый берет и надело зеленый, а видя такое, верный реалистической традиции баритон Онегин переиначил свой вопрос и спросил: «Кто там в зеленовом берете?», после чего его собеседник, бас князь Гремин, от удивления спел: «СЕСТРА моя», а педантичный и дотошный Онегин уточнил: «Так ты СЕСТРАТ? Не знал я ране» и т.д.

Но я описываю лишь случаи, которым сама была свидетельницей. И вот подумала: хоть и забавна эта старая хохма, но насколько действительно происходящее на сцене всегда смешнее бородатых анекдотов…

Итак. С беретом все было как раз хорошо, он был нужного цвета. Но именно в этом легендарном речитативе, после вопроса: «Кто там в малиновом берете?» прекрасный бас Гремин спел свою реплику: «Ага! давно ж ты не был в свете?» и, поскольку получилось складно и в рифму, счел, что уже молодец, и продолжение петь не стал.
Баритон же Онегин, чувствуя, что оркестр уходит вперед, а коллега молчит, пропел за него, изменив чуть-чуть грамматическое лицо и сократив убегающие длительности: «Позволь-ка ей представлюсь я»...
Гремину ничего не оставалось, как продолжить: «Да кто ж она?» (ему, как нянюшке, «зашибло»).
А Онегин на это — назидательно и выразительно (как бы: опомнись, «нас окружают»): «Жена ТВОЯ!»
Гремина это открытие ошеломило. Он обмер и спел реплику Онегина в недоумевающую малую секунду: «Так Я женат? Не знал я ране...»
(О, ранний «эклер»! Гремину было лет 35, как говорит литературовед Лотман.)
Тут Гремин-бас вспомнил (хоть и зря), что у баритона, чьей партией он нечаянно завладел, это не вся реплика, и, не желая повторить свою былую ошибку, страдальчески продолжил: «Давно ли?»
Онегин: (нажимая и взглядом умоляя: пропадаем!): «Около двух лет!!!»
Гремин (совсем падая духом): «На ком?»
Онегин (боже мой!): «На Лариной!»
Гремин (ааааа — точно!): «Татьяне?!»
Онегин (интимным ходом вниз по терциям, вроде как: ну, парень, дал ты мне поволноваться…): «Я ей знаком…»
Гремин (слава богу, пронесло): «ТЫ ИМ сосед!!!»
Тут все вернулось на круги своя, и Гремин пошел петь вожделенную залом арию в Ges-dur-е: «Любви все возрасты покорны» (дескать, и маразматики тоже).
В зале никто ничего не заметил. Заметили сами бас с баритоном, помреж, следящий по нотам, окружающие генералы и Татьяна.
Да еще я.
Арию Гремин спел странно. Пытался отвлечься от клокочущей смеси испуга, смеха и облегчения — «пережал» страшно, но некоторые любят, когда так.
Онегин все время отворачивался, как бы пораженный глубиной чувств князя, и утирал украдкой глаза — это очень даже мило было.
Татьяна мелко вздрагивала в своем кресле и пряталась за веер.
Хор стоял, нарочито мрачен и суров, чтоб не прорвалась всесметающая «бугага».
Меня, стоявшую за кулисами, и помрежа никто не видел, поэтому мы катались словно в родовых муках.
Публика ничего не заметила."
(с) Е. Поспелова.